– На ваш же взгляд, патриотизм – это лояльность государству или верность народу?

– Подчеркну еще раз: патриотизм многолик. Есть «нерассуждающий»: мол, все, что делает моя страна, всегда правильно. И есть, условно говоря, критический, «с открытыми глазами», который лично мне более близок. Повторю, в истории можно увидеть самые разные примеры. В России в Смутное время люди объединились ради спасения державы, причем в этот период в стране не было царя. Преданность нации, народу характерна уже для XIX – XX веков, примеры – всевозможные национально-освободительные движения: на Кубе, в Южной Африке, когда не государство, а именно народ выступал во главе угла. Нельсон Мандела в речи на суде в 1960-х годах поклялся служить именно своему народу, а не государству.

В целом автор склонен усматривать за людской привязанностью к «организационным формам» (стране, государству) и территории аффективную, т. е. естественную, основу. При этом Кром указывает, что модальности и объекты этой привязанности изменчивы и поддаются модуляции. Из рефлексии над этим наблюдением, иллюстрированным многообразными историческими примерами, становится, в частности, понятно, почему в России патриотами могут себя считать и честные любители лобзать державный сапог, и порядочные русофобы — и делать это вполне резонно и обоснованно.

Какое место патриотизм занимает в современной интеллектуальной жизни? Почему любовь к родине была частью прогрессивных идей, но затем была «приватизирована» реакционными силами? На эти вопросы историк Михаил Кром отвечает в своей новой книге «Патриотизм, или Дым отечества», фрагмент которой мы сегодня публикуем.

XVIII век с его модой на иностранные заимствования занес нам и «патриота». Впервые это слово появляется в сочинении сподвижника Петра (и казнокрада, конечно) барона П.П. Шафирова, написанном в 1717 году и имеющем пространное заглавие: «Рассуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый, царь и повелитель всероссийский… к начатию войны против короля Карла XII Шведского 1700 году имел…». Шафиров там использовал слово «патриот» и, прекрасно осознавая, что вводит новое понятие, снабдил его сноской: «Отечества сын». Вскоре появляется и «патриотизм» как добродетель, как некий маркер, с помощью которого можно отличать «своих» от «чужих». Россия здесь следовала в фарватере общеевропейских процессов: патриотизм в ту пору появлялся повсюду и повсюду становился предметом политической борьбы (здесь можно привести в пример Англию, где тори и виги отчаянно спорили за право именоваться патриотами).